«Правый сектор» появился на политической арене нашего государства совсем недавно — впервые о нем заговорили после начала ожесточенных боев на Майдане в конце 2013 — начале 2014 года. С тех пор внимание украинской, да и что уж говорить — мировой общественности, к «Правому сектору» не угасало. Первые попытки проведения люстрации, усиленная борьба с «сепаратизмом» и война на востоке — ни что из этого не обходилось без участия «Правого сектора».
Подогревал интерес и одновременно страх перед членами этой организации и образ, закрепившийся за его членами еще со времен Майдана — радикалы в черных масках с коктейлем Молотова. Люди пытались понять: кто стоит за «Правым сектором»? Кто его «вожди» на местах? Чего от них следует ждать?
Масла в огонь подлил небезызвестный Александр Музычко по прозвищу «Сашко Билый». Видеоролики с его участием для многих стали настоящим шоком: что же это за времена наступили? Неужели и у нас такое будет?
В общем, «Правый сектор» для многих был и остается непонятной и пугающей организацией. Недавние события в закарпатском Мукачево для многих послужили лишь подтверждением этого тезиса.
«Новости-N» решили пообщаться с одним из тех, кто стоял у истоков «Правого сектора» на Николаевщинее — Сергеем Зайцевым. Многие помнят акции с его участием, которые «Правый сектор» устраивал весной 2014 года, яркое выступление Сергея на сессии Николаевского горсовета. А затем Сергей куда-то исчез.
Как оказалось, он уехал на войну. Вот уже более года Сергей Зайцев в составе ДУК «Правый сектор» воюет на Донбассе, был тяжело ранен.
Сегодня Сергей Зайцев расскажет нашим читателям о том, как он пришел в «Правый сектор», что является целью их организации и почему «Правого сектора» не стоит бояться.
Для справки. Сергей Зайцев — коренной николаевец, родился в 1972 году. Закончил Каменец-Подольское высшее военно-инженерное командное училище. Служил в 40-й десантно-штурмовой бригаде (ныне — 79-я отдельная аэромобильная бригада).
В 1996 году уволился из Вооруженных Сил Украины в звании старшего лейтенанта. Занимался бизнесом, работал главным инженером комбината коммунальных предприятий. После «оранжевой революции» работал заместителем главы Жовтневой райгосадминистрации. Некоторое время исполнял обязанности главы администрации. С 2007 по 2010 год был заместителем начальника Службы автомобильных дорог в Николаевской области.
С 2014 года получил известность как один из координаторов «Правого сектора» в Николаевской области. С июля 2014 года участвует в боевых действиях на Донбассе в составе ДУК «Правый сектор».
«Считаю, что мы все делали правильно»
- Сергей, как и когда Вы попали в «Правый сектор»?
- Это было в феврале 2014 года. Я был участником Майдана в Киеве, не с самого начала, правда, а с января 2014 года. И уже вернувшись в Николаев, связался со штабом «Правого сектора» в Киеве. Мне дали телефон человека, который представлял тогда эту организацию в Николаеве. И я пришел, пообщался.
- А можно узнать, кто это был?
- На тот период представителем ПС в Николаеве был назначен Михаил Борсук. Но по многим важным для меня вопросам он так и не смог ответить.
Я опять пообщался с центральным штабом, и уже в начале марта меня пригласили в Киев. Там я познакомился сразу с Дмитром Ярошем, со всем политическим руководством. В результате этого общения сделал для себя однозначный вывод, что мне с ними по пути. Меня всю жизнь воспитывали в духе интернационализма, но, пообщавшись с ними, мне стало ясно, что что-то было неправильно в моей жизни, в моем воспитании. Я понял, что националистические идеи мне очень близки.
Я занялся «Правым сектором», был координатором ПС в Николаеве по политическим вопросам. Вы помните наши первые акции. Считаю, что мы все делали правильно. Есть, конечно, и мои некоторые ошибки — возможно, где-то потому, что я максималист по состоянию души своей — хочу все и сразу. По прошествии года я понимаю, что в некоторых моментах не нужно было форсировать события, где-то нужно было чуть-чуть по-другому себя вести. Но в целом, не считая каких-то мелких шероховатостей, я считаю, что все делал правильно. Любые акции, какие мы ни проводили — я вижу, что целиком и полностью мы были правы.
- А был ли период, когда Вы были главным в областной организации «Правого сектора»?
- Это было с марта по июнь, когда я приехал из Киева. Вы, может, помните, как я выступал на сессии. Мне потом некоторые ставили в упрек: что же ты не идешь воевать, ты же офицер, и т.д. На что у меня была вполне адекватная реакция: если Дмитро (Ярош — прим.ред) даст клич идти на фронт, я с удовольствием выполню свою функцию. Потом Дмитро объявил мобилизацию, и я пошел воевать.
«Я не могу бросить пацанов, которые в сыновья мне годятся»
- Значит, был период, когда Вы возглавляли организацию. А как получилось, что Вы отошли от руководства?
-Я ушел из руководства как раз по той причине, что ушел на фронт. Согласитесь, невозможно руководить организацией по телефону. Да и связь там непостоянная — то есть, то нет.
А в конце августа я получил тяжелое ранение, и уже в 3-й киевской больнице, в которой я лежал, приехали ко мне пацаны, наши, николаевские, и говорят: «Ну, все, давай теперь, обратно возвращайся». Я говорю: «Не могу и не хочу». По одной причине: для меня это семья уже. Там. Я не могу бросить пацанов, которые в сыновья мне годятся. Которым 19 лет, 20 лет. Я с ними прошел уже «Крым, Рим и медные трубы». Как я могу их бросить?
- Какими были Ваши впечатления, когда после ранения вернулись в Николаев?
- Когда уже в конце сентября я приехал на реабилитацию, я мог читать новости, разговаривать с людьми. И у меня был всплеск негатива. Негатива в плане претензий и к «Правому сектору» в Николаеве, и ко всем общественникам в Николаеве. Первый вопрос: почему? Почему происходит то, что в 2014 году начало происходить? Началась махровая контрреволюция, по большому счету. Общественники друг с другом грызутся за какие-то сферы влияния, начинает всплывать эта грязь, власть начинает сеять семена раздора, чтобы было спокойнее править.
Мне пытались что-то объяснить: «Сережа, ты не можешь понять...». Конечно, не могу понять. Потому что для меня это дико. Вот когда приедут пацаны после войны, мне с ними будет проще. Мы будем с ними разговаривать на одном языке.
- Говорили о том, что у Вас был некий конфликт с Михаилом Борсуком. В чем он выражался?
- Конфликта как такового не было. Просто были разные подходы к решению некоторых проблем, некоторые моменты я видел по-своему.
И когда я уже приехал после первого ранения и собралась вся организация, я задал один-единственный вопрос: «Что на сегодняшний день «Правый сектор» представляет в Николаевской области? Что вы сделали на сегодняшний день? - Ничего!».
- Вы удовлетворены тем, каким на сегодняшний день является «Правый сектор» в Николаеве и Николаевской области?
- Частично. Я возлагаю большие надежды на 18-й запасной батальон, который создан в Николаевской области. Все остальное на сегодняшний день в Николаеве — это интриги, грязь и никаких действий.
«У меня уже проскакивают нормальные украинские слова»
- Вы говорили, что встречались с Ярошем. Очень много разноречивых мнений об этом человеке. Какое у вас сложилось впечатление от общения с ним?
- Человек он честный, искренний и порядочный. На любые вопросы, которые ему задаешь — если он знает, он дает ответ, а если не знает, он не будет тебя водить, как Моисей по пустыне, и рассказывать обо всем и ни о чем. Очень приятное впечатление.
- По-вашему, он убежденный человек?
- Да. Все, что он делает, делается по убеждениям.
- Вы говорили, что вас убедила националистическая идеология. А не странно было вам, русскоязычному выходцу из русскоязычного Николаева, ведь, судя по фамилии, вы и по национальности-то, наверное, русский...
- Я украинец.
- Тем не менее, не было ли у вас противоречий в душе?
- Нет. Для меня, конечно, это был один из немаловажных вопросов: я разговариваю на русском языке. К сожалению. Пока. Но я учился в России, четыре года прожил там, и украинского, к сожалению, не изучал.
- А много таких, как Вы, в «Правом секторе»? Которые не знают украинского, знают русский и, тем не менее, убежденные националисты.
- На русском языке разговаривает, наверное, 50%. Но в ходе постоянного общения у меня уже проскакивают нормальные украинские слова. В будущем, надеюсь, этих слов будет становиться только больше.
- Все-таки, чем Вас привлек «Правый сектор»? Что такого в этой организации, чего нет в других организациях и что сделало вас ее сторонником?
- Тут было несколько вопросов. Я был против НАТО - «Правый сектор» против НАТО. Я был против Евросоюза - «Правый сектор» против вступления в Евросоюз...
- А как же Майдан? Евроинтеграция преподносилась как главный его постулат.
- Выступления за Евросоюз были в самом начале Майдана. Потом это отошло на второй план и переросло в открытое противостояние с властью. «Правый сектор» выступает против Евросоюза, за укрепление наших национальных традицией. И я всегда был против того, чтобы на нашей земле находились какие-то вооруженные формирования извне — будь то российские, будь то НАТОвские. Я тоже за это. Не надо нам ни Евросоюз, ни их хваленое НАТО. Единственное, что должно быть на нашей земле — это единая соборная Украина.
- Насколько разные люди воюют «Правом секторе»? Бойцы «Правого сектора» - это кто?
- Состав очень разный. В Добровольческом Украинском Корпусе есть и бывшие милиционеры, и бывшие СБУшники, и бывшие сидельцы. И 18 лет, и 60 лет. Среда очень разношерстная. Но все воюют за нашу Украину.
- Вы сплочены внутри?
- Да.
«Со мной воюют пацаны разных национальностей»
- Очень часто встречается в СМИ, особенно в зарубежных, попытка представить «Правый сектор» как нацистскую организацию. То есть, содержится намек на то, что это своеобразная предтеча нацизма в Украине, и если победит «Правый сектор», Украина станет нацистским государством. Что Вы можете сказать по этому поводу?
- Хотелось бы, чтобы те, кто об этом думает, почитали историю и определение, что такое фашизм и что такое нацизм. Фашизм применим больше к Италии, а нацизм применим в Германии. Гитлер говорил о чем? О том, что немецкая раса самая высшая.
- Ну, это лишь один из элементов. Вообще, нацизм — это национал-социализм.
- Да. Но один из главных постулатов — это то, что немецкая раса высшая в мире.
- «Deutschland, Deutschland uber alles»...
- Мы же про это не говорим.
- Почему же? А «Україна понад усе»? Ведь это практически то же самое.
- Нет, не то же самое. Это разные вещи. Мы же не говорим, что мы против кого-то по национальному признаку.
Вместе со мной воюют люди разных национальностей. Есть мусульмане — азербайджанцы, татары. Есть евреи.
- Евреи в «Правом секторе»?
- Да. Есть евреи в «Правом секторе». Есть россияне, есть белорусы, есть итальянцы. О каком нацизме можно говорить?
- Второе обвинение, которое упорно выдвигают в адрес «Правого сектора» - это антисемитизм.
- Для того, чтобы убедиться, что «Правый сектор» не является нацистской организацией, необходимо приехать и пообщаться с пацанами. И потом все станет на свои места.
- То есть, Вы убеждены, что опасности возрождения нацизма нет?
- Абсолютно. «Правый сектор» никогда нацистской организацией не был и не будет.
«Они должны были поехать безоружными, чтобы их там замочили?»
- Как Вы объясните то, что произошло в Мукачево? Как так могло получиться, что за полторы тысячи километров от линии фронта оказались люди с оружием, да еще и не задумываясь пустили его в ход?
- Считаю, что наши парни в Мукачево целиком и полностью были правы. Власть что, не знала, что происходит в Закарпатье? И про наркотики, и про контрабанду, про торговлю людьми, которая там осуществляется — женщин поставляют за границу. Я думаю, что знала. Об этом знали все.
Ребятам ставят в упрек — почему они, мол, поехали туда с оружием и откуда у них оружие. Но извините — они добыли в бою это оружие, для своей защиты привезли его к себе домой. Неизвестно, как дальше события могут развиваться. Что, опять с битами бегать, и с деревянными щитами защищать себя? Я не занимался расследованием на эту тему. Но по той информации, которая у меня есть, и из СМИ в том числе, они должны были приехать безоружными, чтобы их там просто «замочили»? Ну, какой человек поедет на «разговор», зная, что его там будут ждать бандиты, просто так, без оружия?
- Видите ли, у нас в стране проблем выше крыши. И представьте себе, что в каждой ситуации, сталкиваясь с «негараздами», эти ребята, какими бы патриотически настроенными и честными по своей натуре они ни были, будут браться за оружие. Во что превратятся города?
- Я не говорю, что это было сделано правильно. Я говорю о том, что по-другому не могло быть. Ребята не могли поехать на встречу с этими преступниками безоружными. Об этой встрече — уже все говорят — знала СБУ, знала прокуратура, знала милиция. И когда наши узнали про контрабанду, начали патрули выставлять, в чем-то эти контрабандисты начали идти в убыток — к кому им нужно было обращаться? В прокуратуру?
- К власти...
- К какой? Там безвластие! Там все связано между собой.
- Тогда к Президенту.
- А Президент не знал, что там происходит?
- А они обращались к нему?
- А почему они должны обращаться? Знаете, милиция после Майдана тоже говорила: «Вы приходите, все правонарушения мы будем фиксировать». А в итоге что у нас получилось? Никто не наказан. А наказали кого? Пацана, который порвал порошенковский портрет? Он до сих пор сидит. А ни один из «можновладців» бывших ничего так и не получил.
- Говоря о «можновладцях», Вы кого имеете в виду?
- Я не говорю даже про бывших «можновладців» - будем говорить про нынешних, после Майдана. Почему не возбуждено ни одного уголовного дела против Яремы? Он нарушал закон. Почему не возбуждено уголовное дело по Турчинову? Он исполнял обязанности Президента Украины. Одной из его основных обязанностей было сохранение территориальной целостности Украины. Она была нарушена, он не выполнил свои обязанности. И как такой человек может СНБО возглавлять? Человек, который вообще далек от этого. Тот же Махницкий, Тенюх. Ну, как такое может быть? Я бы их даже не садил. Я бы их разжаловал до рядового и отправил на «передок» копать окопы.
«За Сашка Билого еще придется ответить»
- Так и не было доведено до логического завершения расследования по Сашку Белому. Я далек от того, чтобы обелять эту фигуру — она достаточно противоречивая. Но то, как его убили, вызывает множество вопросов. Хотелось бы понять, почему «Правый сектор» так себя повел: застрелили одного из самых заметных его деятелей, и за этим ничего не последовало.
- Я не думаю, что «Правый сектор» как-то не так себя повел или просто списал, простил смерть Сашка. И давайте говорить реально: что мог «Правый сектор» сделать в от период? Пойти на штурм администрации Президента или МВД?
- Как минимум заставить их провести расследование и найти виноватых.
- Они проводили и проводят расследование, оно же еще не закончилось, насколько я знаю. Временная следственная комиссия работает, хотя результатов мы, конечно, не видим.
- Полтора года прошло...
- Когда Сашка убили, мы выходили с требованиями, митинги проводили. То, что мы могли сделать, мы на тот период делали. Но с рук это никому не сойдет. За Сашка Билого еще придется ответить.
- То есть, эту историю вы не забыли и она будет иметь свое продолжение?
- Да. И, кстати говоря, недавно я читал в интернете: тот прокурорчик, которого Сашко тягал за галстук, попался на взятке. Бесследно ничего не проходит. И если кто-то думает, что и это сойдет с рук, он ошибается. Мы не простим то, что произошло с Сашком.
«Мы против этой власти»
- На минувшей неделе «Правый сектор» собрал вече в Киеве, на котором был инициирован референдум о недоверии власти. Что это означает — конфронтацию с властью, или же это просто такая форма предвыборной борьбы?
- «Правый сектор» заявил, что в выборах участвовать не будет. Поэтому говорить о том, что это предвыборный ход, неправильно. Это один из способов показать нынешней власти, что она сидит не в своем кресле.
- То есть, вы считаете себя противниками действующей власти?
- Да. Потому что они ведут предательскую политику. Они идут на минские договоренности, на любые договоренности с Россией. Я даже не буду упоминать эти все липецкие фабрики, которые до сих пор почему-то работают. Почему до сих пор не принята ни одна санкция по отношению к России? Кто в этом заинтересован?
Поэтому говорить, что мы за эту власть или что мы представляем эту власть, некорректно и неправильно. Мы против этой власти. Я надеюсь, что «можновладці», севшие на крови героев Майдана в эти кресла, увидят тот процент недоверия, который к ним есть. Я не думаю, что будет проведен референдум, потому что там порядок нужно соблюсти. Пока мы говорим о сборе подписей. Но я надеюсь, что они увидят это, и поступят честно — сами напишут заявления, уйдут, сложат полномочия. Надежда все-таки есть. Потому что другой вариант — силовой, не совсем законный. Они же не захотят так просто уйти.
- Кого на политической арене Украины вы считаете своими единомышленниками, союзниками — может, постоянными, может, временными?
- Вопрос, конечно, к центральному проводу «Правого сектора». Но сотрудничать мы всегда будем больше с националистами.
С кем именно?
- Больше, конечно же, со «Свободой». С ними у нас, возможно, больше точек соприкосновения, чем с кем бы то ни было еще. Хотя есть отличия между либеральным национализмом и классическим национализмом, который есть у нас.
«Какая охрана? Кого бояться?»
- Рядовому обывателю следует бояться «Правого сектора»?
- Абсолютно нет. Да и за что его бояться? За то, что «Правый сектор» говорит правду? Бояться нужно власти, людей, которые говорят, но не делают.
- Но Вы же не будете отрицать, что во многом страх перед «Правым сектором» - это заслуга именно «Правого сектора»? Ваши люди ходят в масках, кричат лозунги против «москалей», носят красно-черный флаг.
- Ну, черно-красный флаг — это для Украины революционный флаг. Бояться нужно власти, которая ничего не делает.
- Представим себе такую картину: пришел «Правый сектор» к власти в Николаеве. Что бы он сделал в первую очередь?
- В первую очередь, нужно дать бизнесу все условия, чтобы он мог нормально работать. Чтобы люди получали полный комплекс административных услуг, которые должна предоставлять власть. Два параллельных шага. Не будешь протягивать руку бизнесу — не будет финансов. Не будешь заниматься административными услугами — получится то, что у нас на сегодняшний день получается: власть у нас бизнесом не занимается, руку помощи не протягивает. Протягивает руку пелипасам, а все остальные просто нагибаются.
- Есть ли кто-либо из нынешних или предыдущих местных чиновников, кого бы вы могли поставить себе в пример?
- Про Чайку, как про умершего, ничего сказать плохого не могу. У него хотя бы голос был. Но Чайка, по моему мнению... ну, не был мэром. В полном смысле этого слова. Единственный из мэров, который у меня остался в памяти, — это опять-таки покойный Олейник. Это был действительно хозяйственник. А сейчас у нас мэрское кресло воспринимают как политическую должность.
Хотелось бы, чтобы мэром все-таки у нас был человек, который занимается, в первую очередь, хозяйственными вопросами. Который может и зайти в канализацию и разобраться, почему течет, а не спихивать на кого-то из чиновников. Или же сесть в троллейбус и проехаться, посмотреть, как он работает. Не в новый, который только выпустили на линию, а постоянно заходить в общественный транспорт, видеть людей, общаться с ними. Поезди на маршрутке — зачем тебе та машина? Поезди на велосипеде, походи по городу. А то еще и свор охраны бегает. Какая охрана? Кого бояться?
«Я увидел, что это далеко не антитеррористическая операция»
- Мы начали с того, что Вы попали в зону боевых действий в составе ДУК «Правый сектор» в июле 2014 года. В какой должности Вы туда пришли?
- Инструктор. Одно из моих условий было в том, что я не хочу быть просто инструктором и быть в тылу — я хочу быть боевым инструктором на передовой. Пацанов обучил — и вместе с пацанами воюю. На сегодняшний день есть разведывательно-диверсионная группа, вот мы с пацанами постоянно и работаем.
- Что Вы увидели, когда попали на фронт?
- Я увидел, что это далеко не антитеррористическая операция. Идет война в полном смысле этого слова. Это еще в прошлом году было понятно. Война не бывает хорошей или плохой. Это — война.
- Через какие «горячие точки» Донбасса Вам довелось пройти?
- Пески, Красногоровка, Авдеевка, Саур-Могила, Степановка, Амвросиевка... Никогда не был на Донбассе, но весь восток прошел практически в считанные недели.
Был практически в трех километрах от границы, видел, как стреляют «Грады» по нам. Выстрелы шли, и у нас не было ничего тяжелого, чтобы туда бахнуть. Если бы у нас была хотя бы пушечка, «приветик» послали бы.
- Как Вы получили ранение?
- 22 августа, в Песках, мы шли с командиром батальона, хорватом. Хотели занять позицию, сепарам устроить веселую ночку. Мы уже близко подходили к своим. Если туда шли «в напряге», то назад уже расслабившись, спокойно разговаривали другом с другом. Вот и зацепили «растяжку», граната Ф-1, оба получили ранение. Слава Богу, что он, что я, вовремя среагировали, упали на землю, потому и остались живы.
- Куда Вы были ранены?
- Нога — рука — спина. Металлодетектор будет теперь все время звенеть, это осталось на всю жизнь.
- Осколки не все извлекли?
- Нет. Удаляются только те, которые угрожают внутренним органам, близко с ними находятся. А все остальные капсулируются, практически никакой опасности они не представляют.
«Это просто картинка: российская армия, непобедимая...»
- Один из самых интересных вопросов — кто воюет с той стороны? Очень много заявлений, которые идут вразнобой. Одни говорят, что это воюет российская армия, другие говорят, что это местные сепаратисты, третьи говорят, что это наемники. Вот такая получается каша. Кто воюет?
- Там «каша» и воюет. Есть и местные, и наемники. Есть кадровые российские военные, которых в действительности я видел. Не только в бою, но и в разведке — видел их передвижения, технику, слышал их команды по рации. Это кадровая российская армия. Не буду говорить, в каком объеме, сколько их там человек — я не владею такой информацией. Но я видел и кадровых военных, и алкашей, которые сидят там на блокпостах. Местных, как говорится. Публика очень разношерстная.
- А есть какие-то признаки, по которым можно отличить одних от других?
- Если говорить о воинских подразделениях российской армии, то они отличаются, в первую очередь, дисциплиной. Если у сепаров он сидит, курит, непонятно чем занимается, то у российской армии все более четко. Когда эфир слушаешь, то команды, которые даются сепарами и российской армией, разница ощутима. Военный, если идет артобстрел, все докладывает по форме. Просто приятно слушать: четкая офицерская командная речь. А когда сепары, то там и маты, и непонятные фразы.
- А как бы вы оценили возможности российской армии? Насколько трудно с ней воевать?
- Ну, сказать, что они такие сильные... В них такая же кровь, как и у нас, умирают они так же, как и мы. То, что нас постоянно пугают: Россия нападет... Ну, и пускай нападет та Россия. Мы иногда уже сами прикалываемся, кричим: «Путин, напади на нас!». Бояться, по большому счету, нечего. Это просто картинка: российская армия, непобедимая...
- Вполне вероятно, что среди воюющих с той стороны есть и ваши однокурсники по военному училищу — ведь многие из них сейчас служат в российской армии. Представьте, что Вы получили возможность пообщаться с кем-либо из Ваших бывших товарищей. Что бы Вы ему сказали?
Я бы сказал, что защищаю свою семью. А вот зачем ты сюда пришел, что ты здесь защищаешь?
«Власть больше боится нас, добровольцев, чем Россию»
- Вы сами сказали, что с той стороны воюет разношерстная публика. И тем не менее, мы знаем о двух больших котлах, где погибло достаточно много наших людей — Дебальцево и Иловайск. Хотя с обратной стороны котлов не было. Получается, что это разношерстное воинство воюет лучше?
- Иловайский котел образовался после того, как россияне перешли границу. Когда мы уже практически перекрыли границу, осталось всего ничего, Россия своими батальонно-тактическими группами отодвинула наши воинские подразделения. Опять же, кто в этом виноват? Солдаты и офицеры, которые там воюют? Или наши генералы, которые не предусмотрели в тот период, что Россия может ввести свои подразделения? Никто не понес никакого наказания за это.
- Вы учились в военном училище, это учат на первом курсе по тактике: обходной маневр, удар во фланг... Почему эти моменты не учитывает военное руководство? У нас такие безграмотные генералы? Или просто потеряли квалификацию? Или они предатели, дураки? Почему так получается?
- Для меня вопрос не в том, почему генералы этого не знали. Для этого их нужно как минимум допросить. Я думаю, что больше это оттого, что власть на сегодняшний день больше боится нас, добровольцев, чем Россию. Добровольческий корпус вообще держится только благодаря волонтерам, снабжение имеется в виду. А со стороны власти отношение просто никакое.
- И в чем это отношение выражается?
- Приведу некоторые примеры. Не буду называть воинские части и участки. Шли бои за аэропорт в январе этого года. И одна из воинских частей предложила «Правому сектору» поучаствовать в одной из операций. Пообещали, что будут танки, будет личный состав из ВСУ — порядка 150 человек, семь танков, БМПшки. В конечном итоге пришла одна БМПшка и были только мы. И мы туда зашли достаточно глубоко — и все. Там был не «котел», а окружение. Но приятного было мало.
«Нужно дать туда информационную политику именно Украины»
- Очень многие бойцы, которые пришли с фронта, утверждают, что сообщения об официальных потерях не соответствуют действительности, и на самом деле потери выше, гибнет больше людей, чем то, которое сообщают.
- Я думаю, что правда находится где-то посередине. Если послушать сепарское телевидение...
- Ну, противник всегда преувеличивал чужие потери.
- А наши тоже преувеличивают. Наши тоже правду не говорят. Нужно выбрать какую-то середину. Те приводили цифру порядка 5-6 тысяч с нашей стороны.
- Но это всего погибших, с учетом мирного населения. А в Вооруженных Силах до сих пор утверждают, что еще и тысячи человек нет. Называют где-то 600, 700...
- Правду найти невозможно, слушая только наши новости. Точно так же невозможно найти правду, слушая только сепарские новости — читая их газеты, пересматривая их каналы.
- То есть, надо смотреть и то, и другое?
- Да. И где-то посередине будет истина.
- Но вряд ли человек, занимающий какую-то из сторон, будет в равной степени относиться к информации, поступающей из обоих источников. В чем-то для него все равно будет «больше правды», а в чем-то «больше лжи».
- Здесь все очень непросто. Тот же житель Донецкой и Луганской области. Он смотрит телевидение какое? Радио слушает какое? Сепарское! Он, может быть, и хотел бы, но он не слышит иную позицию. Почему от «передка» до Карловки, а там порядка 30 км, работает только сепарское телевидение?
- Ну, и российское, наверное, тоже?
- Ну, мы все эти каналы называем одинаково — Сепар-TV. У нас уже почти год назад создано Министерство информации. Чем оно занимается вообще? Они и сами на это не ответят. Так надо выяснить как раз вот это — почему за полтора года мы ничего не можем сделать с этим сепарским телевидением.
- А как вообще складываются взаимоотношения с мирным населением? Вы часто с ними сталкиваетесь?
- Сталкиваемся только если они приходят попросить что-то покушать. Когда ты даешь ему палку колбасы или буханку хлеба, то он тебя чуть ли не целует: «О, Украина, Украина!». А так краем уха слышишь : «А, гады! Опять нас обстреливают...».
- А с Вашей точки зрения, это эффект чего? Пропагандистский или...
- Я считаю, да. К сожалению, на Донбассе за 25 лет украинской власти никогда не было. Поэтому поменять их, к примеру, за год, тем более в условиях боевых действий, практически невозможно. В таких взглядах и мировоззрении там было воспитано не одно поколение. Хотя есть достаточное количество патриотов, которые действительно болеют за Украину. Но их там меньшинство, большинство другое. И я не удивлюсь, если завтра эти жители придут на российское телевидение и будут рассказывать про нас всякие ужасы.
- Ну, это уже не раз было.
- Это все естественно. Опять же, почему? Потому что в первую очередь нужно дать туда информационную политику именно Украины. Хотя бы на эти территории, освобожденные. Которые находятся в нашем составе. А получается, что мы не можем дать людям, которые там живут, нормальную информацию о том, что происходит.
«Минские договоренности — это предательство»
- Сергей, а вот по Вашему личному мнению, возможно ли одержать победу на Донбассе военным путем? И если да, то почему она до сих пор не одержана?
- Можно. Но здесь есть много нюансов. Почему не одержана? Потому что неумелое командование. Неуверенность в добровольческих батальонах. Они не хотят давать им вооружение, потому что боятся, что завтра они повернут с ним на Киев. Нас они боятся даже больше, чем врага, потому что с Россией им договориться проще, чем с нами.
Немаловажно и то, что Россия нашим врагам активно помогает, и это тоже один из ответов, «почему». В тот период у нас армия была разлагающимся организмом, который не мог оказать достойный отпор агрессору.
- А что вы можете сказать по поводу минских соглашений? Можно ли достичь мира таким образом?
- Мы про них постоянно слышим, и нас убеждают, что другого варианта нет, только минскими договоренностями можно что-то решить... Так это предательство! Минскими договоренностями власть предала национальные интересы Украины.
Мир невозможно купить. Хотя по минским соглашениям получается, что мы его продаем. Поэтому мира у нас и нет. Мир нужно ЗАВОЕВАТЬ. На мирные условия можно идти только тогда, когда мы имеем какие-то военные победы. Когда мы четко знаем, что завтра занимаем Донецк, и у врага нет иного пути, как нам покориться.
- То есть, Вы считаете, что мирные переговоры можно вести только с позиции силы?
- По-другому никак. Когда ты идешь с позиции проигравшего, ты всегда наклоняешься и ждешь, когда тебе будут диктовать условия.
«Я воюю ради того, чтобы мои дети жили в нормальной стране»
- Сергей, а у Вас никогда не складывалось впечатление, что в определенном смысле власти выгодна эта война? Ведь на нее можно списать все свои просчеты, можно списывать колоссальные деньги — и они туда, как в пропасть. «Ну, что же ты поделаешь — война»...
- Скорее всего, да. К сожалению. Власти это выгодно. В первую очередь, верхушке, которая обогащается за счет войны. Власти выгодно, чтобы часть добровольцев, которые патриотические настроены, была уничтожена — легче, как говорится, будет им править. Ну, и все свои просчеты можно списать на войну. Почему у нас проблемы с экономикой? Война идет. Почему тарифы растут? Потому что война. Почему газ дорогой? То же самое. А если только начинают разбираться, почему же газ дорогой, где же наш газ, по какой стоимости и куда, сразу говорят: «У нас война, власть нельзя критиковать. Вы работаете на руку Путину».
Мы воюем, у нас экономика в не очень хорошем, как говорится, состоянии. По многим причинам, и в первую очередь от неумелого руководства Яценюком, который все пытается строить заборы на границе с Россией. У нас все плохо не от войны. А от того, что власть, которая сидит во властных кабинетах, не занимается, в первую очередь, экономикой.
- Израиль воюет уже почти 50 лет и у них с экономикой все в порядке.
- Когда идет война, в нормальных странах, наоборот, идет какой-то экономический подъем. Колоссальные заказы для промышленности, вынужденное усиление потенциала. А у нас, к сожалению, все в другую сторону. Порошенко вручает технику, а она почему-то поломана. Ну, как такое может быть?! Кто из Министерства обороны отвечал за этот вопрос?
- Сергей, а как Вы оцениваете ход мобилизации — в частности, в Николаевской области? Все ли правильно делает власть?
- Смотрел недавно новости: против военкома в Жовтневом районе возбудили дело за то, что он не обеспечил план по мобилизации, хотя он сам недавно вернулся из АТО, участник боевых действий. Вообще уже с ума сошли!
То, что провальная волна мобилизации — это действительно так. И я считаю, что это должны сделать те патриоты, которые сидят в Николаеве, общественники. Именно они должны протянуть руку помощи власти в решении этого вопроса.
- Сейчас столько «общественников» бегают от повесток, да с такой прытью, что вы себе просто не представляете.
- Я буду разговаривать с Папаем, командиром 18-го батальона, предложу ему, чтобы он занялся этим вопросом — вручением повесток всем патриотам, псевдопатриотам и оппозиционерам. И чтобы это освещалось в СМИ — что вот вчера пришли, вручили повестку такому-то такому-то. Он расписался, но в конечном итоге в военкомат не пришел. Или оказалось, что у него там столько болезней, что он ходить уже не может. Вот тогда и посмотрим, кто у нас настоящий, искренний патриот, готовый жизнь свою отдать за Украину, а кто патриот лишь на митингах, когда нужно попиариться.
- В любом случае остается признать, что все, кто идет на фронт, так или иначе имеют определенные убеждения. Особенно это касается тех, кто идет добровольцем. Что движет этими людьми? Только патриотизм и любовь к Украине, или есть что-то еще? Вот за что воюете лично вы?
- Я не хочу, чтобы продолжалась война и лилась кровь. Я воюю ради того, чтобы мои дети жили в нормальной стране. Чтобы мой сын, который в следующем году станет студентом, мог спокойно выйти на Майдан сказать свое слово, чтобы он не ожидал, что завтра он получит от милиции дубинкой по голове. Я надеюсь на то, что завтра второй мой сын, придя в государственную структуру по какому-либо вопросу, не будет давать взятку и что с него не будут ее вымогать. И что мой младший сын, когда подрастет и поедет за границу, ему все будут говорить: «Это едет украинец». Ради этого я воюю. А то говорят тут некоторые: «Я пойду воевать, как только нападут на Мариуполь». Воевать надо сегодня. И не тогда, когда война уже пришла в твой дом, в твою квартиру, в твой город. Воевать нужно за свою страну ТАМ. Чтобы то, что там, не пришло сюда. Вот это патриотизм. Настоящий патриотизм.
- Спасибо за откровенные ответы!
Відеозаписи:
|
